я сам отчетливо услышал голос петуха, принадлежавшего нашему соседу
мистеру Боулсу.
– Ну вот, извольте радоваться,- сказал он, подымаясь и протягивая
руку за шляпой.- И приходится мириться, ничего не поделаешь. Интересно,
который час все-таки?
Я посмотрел на свои часы и сказал, что половина четвертого.
– Я так и думал,- прошептал он.- Пусть мне только попадется эта
гнусная птица: я сверну ей шею. И он собрался уходить.
– Если бы вы подождали меня минуточку,-сказал я, вскочив с постели,-
я бы проводил вас домой.
– Это очень ‘мило с вашей стороны,-поблагодарил он,-но,-и тут он
остановился,-мне, право, совестно вытаскивать вас на улицу ночью.
– Какие пустяки, – воскликнул я, – я с удовольствием прогуляюсь!
Я кое-как оделся и захватил зонтик, а он взял меня под руку, и мы
вместе вышли на улицу.
У самой калитки палисадника мы встретили Джонса, одного из местных
констеблей.
– Добрый вечер, Джонс,- сказал я (в праздники я всегда ощущаю прилив
вежливости).
– Добрый вечер, сэр,-ответил он немного грубовато, как мне
показалось.-Разрешите спросить, что вы тут делаете?
– Пожалуйста, могу вам сказать,- ответил я, взмахнув зонтиком,- я
собираюсь, немного проводить моего друга.
Он спросил:
– Какого друга?
– А, да, конечно! – засмеялся я.- Я и забыл. Вам его не видно. Это
дух джентльмена, который убил певца. Я провожу его только до угла.
– Гм, на вашем месте, сэр, я бы этого не делал,- сказал Джонс
мрачно.- Послушайтесь моего совета, проститесь-ка с вашим другом тут и
возвращайтесь домой. Может быть, вам невдомек, что на вас ничего нет,
кроме ночной рубашки, ботинок и цилиндра. Где ваши брюки?
Манеры этого человека возмутили меня. Я сказал:
– Джонс, не заставляйте меня писать на вас жалобу. Я вижу, что вы
пьяны. Мои брюки там, где им полагается быть: на ногах их хозяина. Я
отлично помню, как надевал их.
– Я их не вижу, значит вы их не надели,- дерзко возразил он.
– Простите,- отчеканил я,- повторяю, я их надел. Полагаю, мне лучше
знать, надевал я их или нет.
– Не спорю,- ответил он,- но на этот раз вы, видно, не знаете. Я
провожу вас домой, и давайте не будем больше препираться.
В этот момент дядя Джон, которого, очевидно, разбудили наши голоса,
открыл парадную дверь, а тетя Мария появилась у окна в ночном чепчике.
Я объяснил им ошибку констебля, разумеется в шутливом тоне, чтобы не
навлечь на него неприятности, и обратился к духу, желая, чтобы он
подтвердил мои слова.
Увы, он исчез. Он оставил меня, не сказав ни единого слова, даже
простого “до свидания”. Меня так обидела его черствость, что я
разрыдался, и дядя Джон повел меня домой.
Зайдя, в свою комнату, я обнаружил, что Джонс был совершенно прав. Я,
оказывается, действительно не надел брюк. Они по-прежнему висели на
спинке кровати. Очевидно, не желая задерживать гостя, я о них забыл.
Таковы, друзья мои, фактические обстоятельства дела, которые – как
скажет каждый доброжелательный и здравомыслящий человек-невозможно
истолковать превратно и клеветнически.
Но невозможное все же случилось.
Отдельные личности,- повторяю, отдельные,- оказались неспособными
понять простую цепь изложенных мною событий иначе как в ошибочном и
оскорбительном свете. На мою репутацию брошена тень – и кем же? – моими
родственниками, людьми одной крови и плоти со мной.
Но я не злопамятен, и лишь для того, чтобы восстановить истину и
отмести незаслуженные обвинения, я выпускаю в свет этот отчет о
подлинных событиях.